Единственный смысл литературы – получение удовольствия.
Раньше мы в литературе всё искали закономерности и стили. И давали характеристики с «классовых позиций»: кто-то близок к народу, кто-то далек. Теперь иначе. Что ты думаешь по поводу этого поступка? Нравится ли тебе этот герой? Как бы ты поступил на месте героя? На месте Татьяны Ларины, Андрея Болконского, Карлсона, который живет на крыше…
На смену классовому подходу пришел морализаторский. Литература воспитывает…» Если б так просто, то любую книгу можно было б свести до 10 строк «моралите».
Учитель, понимая, что напрямик воспитывать все-таки неприлично, говорит, что «мы выслушиваем разные точки зрения», «каждый ребенок может говорить то, что он думает…». Морализм плюс толерантность.
Получатся, «и так можно, и так хорошо». Любая точка зрения имеет право на существование. Учитель вроде бы и не настаивает, и не «воспитывает» - а просто дает возможность высказаться
Ясон – классный парень…
Медея – незаурядная личность, которая редко встречалась в те времена…
И учитель гордится: дети свободно высказываются, не стесняются…
«А что бы ты сделал на месте?» - этот вопрос стирает грань между литературой и повседневностью. Ребенок проецирует невольно свои проблемы и оценки на литературного героя. Литература становится публицистикой.
Интересно, что литература стерлась быстрее других искусств. Все ж никто не задает вопроса: «А что бы ты сделал на месте боярыни Морозовой на картине Сурикова? Представь себя участником бала в Мулен де ла Галетт на картине Ренуара»
А, может, эта «стертая грань» - это и есть то, что нужно? Может, мы добились непосредственного переживания текста? Может, этот и есть «над вымыслом слезами обольюсь»? – то есть настоящее понимание и настоящее чувство?
Читатель живет жизнью персонажей. Верит в текст. Становится заложником его. Есть некоторая психиатрическая опасность в этом: сегодня я живу одной книгой, завтра другой. И это следствие подхода «А что бы ты сделал на месте?»
Непосредственное переживание – первый шаг к пониманию. Без этого нельзя - останется лишь сухой анализ. Чувство должно было б предшествовать анализу. Сердце – Разуму..
Но даже чувства надо воспитывать:
А что тебе понравилось в этой книге?
При чтении каких глав, фрагментов, сердце билось чаще?
Где тебе хотелось смеяться?
А где было грустно и, может, слеза наворачивалась?
А, может, где-то было страшно?
Какие фрагменты читались быстро, а какие тянулись медленно?
Как будто снимаем электрокардиограмму – читаем книгу и следим за своим Сердцем.
Текст захватил нас целиком, мы плывем по нему как по стремнине реки. Он несет нас по течению. Ни остановиться, ни перевести дыхание. Мы поглощены текстом.
Выходим на берег. Спокойный разговор о том, что произошло. Как так получилось, что слова на бумаге заставили нас смеяться и плакать? Как автор-волшебник околдовал нас? Может, использовал специальные приемы?
Это разговор о форме текста. Как сделан текст?
Сюжет и мотивы. А в каких еще книгах есть «похожие истории»? Что роднит этих персонажей? А что отличает?
Синтаксис и лексика. Используются ли какие-либо «особые слова»? Или слова в непривычной последовательности? Попробуйте пересказать прочитанное и обратите внимание на отличие «обычного рассказа» и текста.
Литературоведческие термины не нужны – важно понять, как сделан – «сконструирован» текст. Понять загадку его воздействия на нас. Расколдовать колдовство текста.
Хотя бы затем, что в этой «деконструкции» и «расколдовстве» есть особая прелесть. Особый вид удовольствия.
Это вторая степень удовольствия. После первой – сильного непосредственного впечатления от прочитанного текста.
http://rustam-kurbatov.livejournal.com/107752.html
Раньше мы в литературе всё искали закономерности и стили. И давали характеристики с «классовых позиций»: кто-то близок к народу, кто-то далек. Теперь иначе. Что ты думаешь по поводу этого поступка? Нравится ли тебе этот герой? Как бы ты поступил на месте героя? На месте Татьяны Ларины, Андрея Болконского, Карлсона, который живет на крыше…
На смену классовому подходу пришел морализаторский. Литература воспитывает…» Если б так просто, то любую книгу можно было б свести до 10 строк «моралите».
Учитель, понимая, что напрямик воспитывать все-таки неприлично, говорит, что «мы выслушиваем разные точки зрения», «каждый ребенок может говорить то, что он думает…». Морализм плюс толерантность.
Получатся, «и так можно, и так хорошо». Любая точка зрения имеет право на существование. Учитель вроде бы и не настаивает, и не «воспитывает» - а просто дает возможность высказаться
Ясон – классный парень…
Медея – незаурядная личность, которая редко встречалась в те времена…
И учитель гордится: дети свободно высказываются, не стесняются…
«А что бы ты сделал на месте?» - этот вопрос стирает грань между литературой и повседневностью. Ребенок проецирует невольно свои проблемы и оценки на литературного героя. Литература становится публицистикой.
Интересно, что литература стерлась быстрее других искусств. Все ж никто не задает вопроса: «А что бы ты сделал на месте боярыни Морозовой на картине Сурикова? Представь себя участником бала в Мулен де ла Галетт на картине Ренуара»
А, может, эта «стертая грань» - это и есть то, что нужно? Может, мы добились непосредственного переживания текста? Может, этот и есть «над вымыслом слезами обольюсь»? – то есть настоящее понимание и настоящее чувство?
Читатель живет жизнью персонажей. Верит в текст. Становится заложником его. Есть некоторая психиатрическая опасность в этом: сегодня я живу одной книгой, завтра другой. И это следствие подхода «А что бы ты сделал на месте?»
Непосредственное переживание – первый шаг к пониманию. Без этого нельзя - останется лишь сухой анализ. Чувство должно было б предшествовать анализу. Сердце – Разуму..
Но даже чувства надо воспитывать:
А что тебе понравилось в этой книге?
При чтении каких глав, фрагментов, сердце билось чаще?
Где тебе хотелось смеяться?
А где было грустно и, может, слеза наворачивалась?
А, может, где-то было страшно?
Какие фрагменты читались быстро, а какие тянулись медленно?
Как будто снимаем электрокардиограмму – читаем книгу и следим за своим Сердцем.
Текст захватил нас целиком, мы плывем по нему как по стремнине реки. Он несет нас по течению. Ни остановиться, ни перевести дыхание. Мы поглощены текстом.
Выходим на берег. Спокойный разговор о том, что произошло. Как так получилось, что слова на бумаге заставили нас смеяться и плакать? Как автор-волшебник околдовал нас? Может, использовал специальные приемы?
Это разговор о форме текста. Как сделан текст?
Сюжет и мотивы. А в каких еще книгах есть «похожие истории»? Что роднит этих персонажей? А что отличает?
Синтаксис и лексика. Используются ли какие-либо «особые слова»? Или слова в непривычной последовательности? Попробуйте пересказать прочитанное и обратите внимание на отличие «обычного рассказа» и текста.
Литературоведческие термины не нужны – важно понять, как сделан – «сконструирован» текст. Понять загадку его воздействия на нас. Расколдовать колдовство текста.
Хотя бы затем, что в этой «деконструкции» и «расколдовстве» есть особая прелесть. Особый вид удовольствия.
Это вторая степень удовольствия. После первой – сильного непосредственного впечатления от прочитанного текста.
http://rustam-kurbatov.livejournal.com/107752.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий