Как финны взбунтовались против вседозволенности в школах

  Константин  Ранкс


За двое суток более 150 тысяч финнов подписались под открытым обращением вернуть в школы дисциплину. Для северной страны с населением 5,5 млн это большая скорость. В той же петиции родители требуют вернуть на работу учителя, уволенного за то, что выгнал из класса разгулявшегося ученика, применив силу. Как это может происходить в демократичной и толерантной Финляндии, чьи школьники демонстрируют чуть ли не лучший уровень подготовки в мире?

Финская школа – это удивительный феномен. Традиции образования «для всех» здесь восходят еще к шведским временам, но современный свой облик финская школа приобрела в 60-е годы ХХ века. Школа эта обладает рядом особенностей – например, отсутствует дифференциация по успеваемости, и никаких элитарных классов не может быть в принципе. Зато учителя, работающие в школе, должны иметь степень не ниже магистра, классы числом небольшие, существует штат помощников учителя. Сейчас финская школа служит предметом изучения как превосходный пример среднего образования, и описания работы и организации финской школы доступны на самых разных языках мира, включая русский.

Финномания началась с 2000 года, когда финские школьники заняли по тестам PISA первое место в мире по уровню грамотности, третье – по естественным наукам и четвертое – по математике. В 2003 году Финляндия вообще вышла по всем показателям на первое место в мире, оставив Японию на 8-м, Германию на 22-м, а США – на 28-м месте. В 2009 году (последнее по времени изучение) она оказалась в среднем на третьем месте в компании Кореи, Сингапура, Шанхая и Гонконга (Россия на 43-м месте, в компании Турции, Дубая, Чили). То, что это заслуга именно системы школьного образования, говорит 13-е место Эстонии, перенимавшей финский опыт.

И тем не менее при таких замечательных результатах в самой Финляндии давно уже нарастают сомнения в правильности выбранной методы. Да, в финской школе умеют преподавать иностранные языки – тут изучают оба государственных, финский и шведский, обязательный иностранный – в подавляющем большинстве это английский, и второй иностранный – это может быть и немецкий, и французский, и русский.

Но почти не изучают литературу. Школьники читают «актуальные» книги, в основном современные, самых разных жанров, включая фэнтези и даже ужасы, и обсуждают их, рассказывая сюжет. О классике, своей и международной, речи почти не идет.

Я был свидетелем, как удивились два филолога из экс-СССР, которые услышали от преуспевающего финского менеджера средних лет, что он прочел всю русскую классику. «В переводе, конечно», – смутившись, сказал этот гений коммуникационных технологий. И принес в доказательство целый ящик комиксов, в том числе по мотивам русской классики. Да, он знал героев и основные нити сюжета. Более – ничего. И если бы дело ограничивалось иностранной (для финна) литературой...

Финская школа – это школа действительно для всех. Она бесплатная и воспитывает демократические навыки с малолетства. Никому и в голову не придет хвастаться имущественным положением своих родителей, да это и не имеет в школе никакого значения. По сути дела, финская школа – это главный социальный поплавок, который позволяет не утонуть представителю любого сословия.

Школьное обучение ориентировано на среднего ученика. Задача – всех подтянуть до среднего уровня. Здесь хвалят даже тех детей, чьи успехи оставляют желать лучшего. Ругать вообще не принято, особенно публично. Разумеется, на более высоких уровнях образования поток детей естественным образом разделяется: более одаренные школьники продолжают свое обучение, менее одаренные уходят работать. Так включается социальный лифт для детей из среды неквалифицированных рабочих, у которых появляется реальный шанс получить высшее образование и стать высокооплачиваемым специалистом.

Но последнее время финских родителей гораздо больше беспокоят не проблемы в самой школьной программе, а укоренившаяся «антидисциплина». Финские дети ведут себя даже на уроках весьма раскрепощенно, могут ходить по классу, свободно беседовать, к учителю обращаться на «ты» и вообще демонстрировать свое полное к нему безразличие. Учитель не имеет права применить к ребенку никаких эффективных мер воздействия, поскольку это нарушает права личности.

Молодое поколение финнов растет без тормозов. Да, оно не агрессивно, но в значительной мере безответственно. А часто вообще перестает задумываться о чьих-либо интересах, кроме своих личных. И, наконец, случилось то, что должно было произойти. В Хельсинки, в основной школе в районе Альппила один из учеников расшалился и мешал другим ученикам. На замечания учителя он не реагировал, и учитель просто вытолкал его из столовой.

Самое интересное, что сам ученик не жаловался, сигнал наверх послал директор школы, и городское управление по образованию приняло решение уволить учителя. Учитель не стал безропотно терпеть и обратился в профсоюз, который его поддержал. Было опубликовано обращение в защиту учителя, и уже в первые сутки его поддержало 44 тысячи финнов. Еще спустя сутки число подписантов выросло до 150 тысяч и продолжает расти. Кроме того, в ближайшие дни должен пройти пикет учителей, который, без сомнения, будет поддержан общественностью. Школьная вольница надоела.

Ежегодно в школах одного только Хельсинки фиксируется порядка четырехсот случаев, то есть более чем по одному в день, когда учителям приходится применять силу, чтобы обеспечить безопасность других учеников или самого шалуна. Директора школ, опасаясь разбирательств и невыгодных для себя выводов, предпочитают не наказывать учеников, а стучать на учителей в вышестоящие инстанции, что увеличивает неуверенность среди самих учителей, которые в опасный момент могут просто занять выжидательную позицию.

Разумеется, родители выступают не за затрещины и тумаки своим чадам. Но остановить руку расшалившегося ученика с острым предметом просто необходимо. Потому что потом он может взять что-нибудь более убийственное. Например, пистолет, который приобрести в Финляндии достаточно легко.

Но и принципиально – у финского общества есть серьезные проблемы с воспитанием нового поколения, которое не знает слова «нельзя», которое не задумывается о результатах своих действий. Легкая, сытая жизнь...

Долгое время общественность отмахивалась от этих опасений, вспоминая знаменитые слова древнегреческого мыслителя Сократа: «Нынешняя молодежь привыкла к роскоши, она отличается дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших, дети спорят со взрослыми, жадно глотают пищу, изводят учителей». Мол, это сказано почти две с половиной тысячи лет назад, а мир все стоит.

Но вот парадокс: о том, что в финских школах начинает царить хаос, говорят сами школьники, которые жалуются родителям, что им сложно учиться в такой обстановке. И родители отводят детей в специальные языковые школы, где на занятиях все слушают педагога, где существуют строгие правила поведения и все подчинено одному – учебе в наиболее комфортных для этого условиях.

В природе есть растения, которые крайне похожи на съедобные, но тем не менее очень ядовиты. Ну, например, шампиньон и бледная поганка. Так и тут – финны спешат принять меры, потому что увидели, что под видом свободы и прав ребенка может скрываться вседозволенность, которой воспользуются отнюдь не те, кто в будущем возьмет на себя ответственность за благополучие финского общества.

http://slon.ru/world/finskaya_shkola_ustalost_ot_svobody-930414.xhtml

Не пой, красавица, ты мне...

Андрей Максимов

Но чего-то вот вся эта история с Инной Жирковой мне покоя не дает. Не сама Инна, и не муж ее - футболист известный и замечательный, а именно - история. Наша на нее реакция, в которой почему-то хочется разобраться.

Краткое содержание истории таково. Журналист Борис Соболев делал телевизионное документальное расследование о конкурсах красоты. И вот решил поговорить с Инной. И Инна продемонстрировала полное незнание элементарных вещей. Ролик с этим интервью попал в Интернет, и - понеслась!

Соболев - журналист замечательный. Фильм его мне очень понравился, как и конкретное интервью с "Миссис Россия-2012" Инной Жирковой.

Что делал Соболев? Он читал положения о том, кто может стать победительницей конкурса и проверял: насколько победительница соответствует этим положениям. Вот, собственно, и все.

Победительница конкурса должна быть эрудирована, а собеседница, судя по всему, вообще слова "эрудиция" не понимает. Победительница должна уметь отвечать на неожиданные вопросы. А собеседница не знает, что вокруг чего вертится: Земля вокруг Солнца или наоборот. И что "Полонез Огинского" написал Огинский, она не ведает, как и то, что автор "Грибоедовского вальса" - Грибоедов. И совсем оказались ей неизвестны имена Агнии Барто и Самуила Маршака...

Соболев сделал простую, точную и по-журналистски безупречную вещь: он доказал, что победительница конкурса красоты не соответствует тем критериям, за которые надо присуждать победу.

Страна услышала другое. Интернет взорвался. Большинство жалело бедную девушку и ругало журналиста. Некоторые незло иронизировали. И почти никто не удивлялся тому факту, что в XXI веке в великой стране России живет человек, который не в курсе, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. То есть человек, который находится на Средневековом уровне понимания жизни.

Я все ждал (наивно), что в результате этого нашумевшего интервью директор школы, где училась Инна, подаст в отставку от стыда! Но нет. В отставку подала сама Инна, отказавшись от своего титула.

Сей факт, признаюсь, меня волнует гораздо меньше, чем факт неподачи в отставку директора школы, и не посыпания пеплом своих голов тех, кто Инну учил.

И еще меня очень взволновал факт, что люди в подавляющем большинстве к такому абсолютному невежеству матери двоих детей отнеслись, как говорится: с добрым юмором. Девушка, мол, симпатичная, детей - двое, подучится еще...

Именно это для меня лично печальнее всего. Мы так долго, и даже где-то радостно, ругали нашу систему образования, что сам факт вопиющей необразованности уже никого не удивляет. Это стало нормальным! Дети по-прежнему сдают ГИА и ЕГЭ и по-прежнему не знают, кто с кем воевал в Гражданскую войну в России, и кто был раньше Ленин или Сталин.

Победитель Всероссийского конкурса красоты не в курсе, что Земля крутится вокруг Солнца. Факт сей никого особо не удивляет, не настораживает.

Мне кажется, с конкурсами красоты в своем фильме Борис Соболев прекрасно разобрался. Теперь нам с образованием разобраться бы!

Я открыл в Интернете ЕГЭ по литературе за 2013 год. Думаю, о чем собираются спрашивать людей, которые решали сдавать ЕГЭ по этому предмету. Вопросы такие: назвать крепость, в которой происходит действие "Капитанской дочки". Или сказать, как называется в литературоведении "легкая насмешка". Или перечислить в правильном порядке помещиков, к которым ездил Чичиков.

Какое все это имеет отношение к великой русской литературе? Тот, кто знает название крепости, тот понимает Пушкина, а кто вспомнит, к кому из помещиков Чичиков поехал первым, - знаток Гоголя? Мы чего с ума тут все посходили!

Посмотрел про русский язык - закрыл сразу. Человек, который сумеет подготовиться к ЕГЭ по русскому и сдать его, должен свой родной язык, простите, возненавидеть. Великий язык Пушкина, Гоголя, Чехова, Толстого, Платонова, Есенина, Довлатова превращен практически в математически точный экзамен. В догму превращен этот живой, великорусский! Человек, сдавший ЕГЭ по русскому, может любить этот язык только вопреки, а не благодаря.

К слову, думаю, что если бы в школах не отменили астрономию, красавица наша про Землю с Солнцем знала бы... Отменили астрономию - единственную науку, которая заставляла детей оторвать глаза от Земли и посмотреть в небо!

Стоит ли делать такие далеко идущие выводы из того, что одна красавица "спела" не то?

По-моему, стоит. Когда взрослый человек, на которую будут равняться миллионы девочек, мечтающих о таких титулах, не знает элементарных вещей - это печально.

Но еще более печально, что таких, как Инна Жиркова, боюсь, миллионы. Ведь не знать - не стыдно, стыдно - не преуспеть. Если мы не изменим систему нашего образования, мы и лозунг этот не изменим.

Когда ж мы, наконец, захотим выпускать из школы не просто красивых и физически развитых людей, но людей знающих.

Мы ж их, между прочим, в XXI век выпускаем. Не куда-нибудь...

http://www.rg.ru/2013/04/29/obrazovanie.html

«Печальки» и «чмоки» можно употребить только в гротескной форме»

Теле- и радиоведущему Антону Комолову не нравятся «нарочито мимимишные» слова


— Какие слова вы сейчас считаете ключевыми, основными?

— Мне кажется странным считать ключевыми какие-то конкретные слова. Я бы сказал о словах-паразитах, которые периодически появляются в речи. Моя речь, например, не особенно изобилует классическими паразитами типа «как бы» и прочими, но у меня есть слова, которые каким-то образом влезают в мою речь и там остаются. У меня сейчас такая история со словом «экстраполировать». Я его нет-нет да и вверну!

— Это скорее не паразиты, а такие модные слова.

— Да, наверное, так. Хотя я его употребляю еще и потому, что оно точнее описывает то, что по-русски ты будешь говорить дольше.

— А по каким признакам нравятся слова? За краткость? За звучание?

— Да нет, не в краткости дело, иначе наша речь состояла бы из междометий. Слова нравятся за удобство. Я именно поэтому довольно спокойно отношусь к некоторым англицизмам, жаргонизмам, профессиональному жаргону, потому что это удобно. Намного проще сказать «смотрибельно» или «читабельно» в некоторых ситуациях, чем долго обсуждать и подбирать выражения. Но, конечно, нужно понимать, где, допустим, тот же профессиональный жаргон можно употреблять, а где это будет не к месту.

— Кстати, о модных иностранных словах. Сейчас страшно модным стало слово «прокрастинировать». Вы как к нему относитесь?
— Если честно, я лишь на 87% уверен в том, что знаю его значение точно. Я стараюсь такие слова, в которых не уверен, не употреблять. Потому что есть вероятность того, что ты придешь к доктору и скажешь: «Доктор, у меня что-то в суставах такая прокрастинация по утрам, что хоть на стенку лезь».


— А если о стране, об обществе говорить, есть ли какие-то слова, которые для нас сейчас особенно значимы?

— Это не столько значимые, сколько просто часто употребляемые слова. Появляется новость, которая выводится в топы информационные, — и начинают к месту и не к месту использовать какие-то слова и словосочетания. Например, «ювенальная юстиция», «транспарентный». Эти слова могут стать совершенно неожиданно модными.

— Есть слова, которые вы ненавидите?

— Это такие няшные слова, типа «печальки». Я их сам использую для усиления драматического эффекта. Но когда их используют на полном серьезе, это... ну не то чтобы раздражает, для меня это характеризует человека определенным образом. Или когда девушка говорит «чмоки». Вот все такие нарочито мимимишные слова раздражают. Я и сам могу их употребить, но в гротескной форме, чтобы поржать.

— Есть слова «мужские» и «женские»? Чего никогда не произнесет мужчина, а чего — женщина?

— Мне кажется, сейчас это зависит не от пола, а от профессии, от уровня образования и других факторов. Как мне кажется, раньше девушки крайне редко употребляли ненормативную лексику, сейчас же увидеть матерящуюся девушку — раз плюнуть. Я недавно был в кафе, и за соседним столиком сидели две молоденькие совсем девушки. Я не знаю, я в институте столько не матерился со своими друзьями, сколько они! Меня это немножко огорчило.

— Некоторые считают, что в этом есть определенный шарм.

— Не знаю. Когда матерятся пацаны, это да, они показывают, что они типа крутые и взрослые. Но это я говорю про тинейджерский возраст, когда путаешь форму и содержание взрослости. Но для девушек это совсем жесть. Мне, наоборот, кажется, что сейчас не хватает этого гендерного разделения в речи.

— Можно ли по словам, которые человек употребляет, с ходу определить, есть у него чувство юмора или нет? Вот вы познакомились с человеком. По каким словам вы можете определить, что у него нет чувства юмора?

— Исключительно по словарному запасу никак не определишь. Это определяется методом щупа. В общении ты так или иначе сканируешь человека такими фразами-щупами.

— А что это за фраза-щуп?

— Для меня это не какие-то кодовые фразы, после которых надо засмеяться. Это могут быть какие-то шутки, какие-то ироничные фразы, которые ты в разговоре отпускаешь, и то же самое могут делать и другие собеседники. И вот эта реакция, это взаимодействие и есть маркер, по которому можно определить чувство юмора.

— Для вас важно, чтобы собеседник мог продолжить какую-то начатую вами цитату?

— Смотря какой собеседник. Если это близкий друг, то, конечно, важно. Они, собственно, поэтому и мои друзья, что мы говорим на одном языке, подхватываем друг друга, шутим на одну тему. А если по работе общение, то мне это неважно. Ну не продолжил — и не продолжил. Я с этим человеком не словесным жонглированием занимаюсь, а другими вещами.

— На ошибки обращаете внимание в речи?

— Конечно, обращаю. В последнее время все путают «одевать» и «надевать». А может, я просто стал больше обращать внимание на это. На письменную грамотность тоже обращаю внимание, особенно в электронном общении. Сразу можно увидеть, насколько человек грамотный. Многие говорят, что они торопятся, что это другой формат общения, — и этим оправдывают свои ошибки. Но я обращаю на это внимание. Я стараюсь писать без ошибок, использую знаки препинания и обращаю внимание, когда человек этого не делает. Мы недавно с друзьями обсуждали эту тему, и я сказал, что, может, это возраст, может, что-то еще, но мне кажется, что я не смог бы подружиться с девушкой, если бы она неграмотно писала.

— Если словари разрешат вариант «звОнит», вы очень расстроитесь? 

— Расстроюсь. Я, с одной стороны, считаю, что есть вещи довольно сложные, но с другой — я против упрощений. Есть вещи, которые не так сложно запомнить. Это касается и слова «кофе», которое вдруг стало среднего рода. Я всю жизнь говорил «одновремЕнно», пока не пришел работать на радио. С тех пор я говорю «одноврЕменно» и не испытываю никакого дискомфорта. Можно переучиться и привыкнуть. Хотя у меня есть друг, который как раз говорит «звОнит»...

— А вы его поправляете?

— Конечно. Но я тут сразу сделаю оговорку, что поправляю только близких друзей. Я считаю, что некорректно и бестактно поправлять малознакомых людей. Но это мой близкий друг, институтский. Я ему со второго курса говорю: «ЗвонИт, звонИт». Прошло уже 18 лет — и он до сих пор «звОнит».

— Так ведь это как раз и говорит о том, что переучивать бесполезно. Даже нет, пытаться переломить языковую логику бесполезно.

— Переучить, может, и нельзя. Но зачем словарям идти на поводу? Я не вижу никакой проблемы в том, что часть людей говорит «звОнит», я же все равно понимаю, что они имеют в виду, и это не делает их хуже в моих глазах. Но подстраивать под них правила русского языка... Тогда давайте во всем так поступать. Вот стало больше толстых людей — давайте менять физкультурные нормативы в школе. Им же тяжело прыгнуть в высоту!

— Что бы вы изъяли из русского языка? Что не жалко?

— Да наверное, ничего. Язык — это живой организм. Новые словечки и всякие англицизмы неизбежны. Мне просто обидно, что сейчас люди стали намного хуже владеть языком как таковым. Может быть, это неверное видение, но мне кажется, что с меньшим уважением стали к языку относиться.

Ксения Туркова

http://mn.ru/society_edu/20130426/345059201.html

Носители русского языка чаще произносят слово «блин», чем «мама»

Лингвисты утверждают: наша устная речь так далеко ушла от письменной, что превратилась почти в другой язык. Это не хорошо и не плохо, это просто факт. Междометия мы используем чаще, чем существительные и глаголы, а бытовая речь профессора-филолога порой не слишком отличается от речи продавщицы. Все это выяснилось благодаря проекту «Один речевой день», во время работы над которым ученые из СПбГУ с утра до вечера «подслушивали» речь добровольцев.



«М-м-м»  и  «э-э-э» — это показатели высокого уровня владения речью

В Фейсбуке на днях около ста лайков собрал обычный заголовок с какого-то новостного сайта: «Убивший собутыльника мужчина приговорен к восьми годам тюрьмы». Кто-то подметил: пятистопный ямб, между прочим! И даже написал продолжение, которое начинается так:

Убивший собутыльника мужчина
Приговорен к восьми годам тюрьмы
Сработала судебная машина —
Не выпустят его в конце зимы...
Это, впрочем, заголовок — не устная речь. Но и для нее, как подметили лингвисты, характерно стремление к мелодике, к ритму. Это что-то вроде подсознательного единения с природой и ритмизованностью ее процессов: работы сердца или шума прибоя, например. Профессор СПбГУ и один из авторов проекта «Один речевой день» Наталья Богданова связывает это с речевыми автоматизмами. На ежегодной университетской конференции она делала об этом доклад и, приводя примеры - записи реальной повседневной речи, — доказала, что в каждом из нас живет природный, непознанный нами самими поэт. Аудитория, слушая образцы речи со стороны, смеется и удивляется: неужели мы и правда так часто говорим хореем, ямбом или анапестом?
Произнесите вслух фразы: «Ну всё, короче, книги у него заканчиваются трагически» (это фрагмент предложения о творчестве Ремарка), или «Дабы не досталось вот ее сопернице» (кусок реплики любовно-возвышенного характера), или «На берегу моря буквально вот в полуметре…» (описание природы).


Все эти обрывки самой обычной речи самых обычных людей действительно похожи на вырванные из каких-то стихотворений строки. Пусть с не совсем гладким, ломаным ритмом — так даже интереснее. Но самое любопытное даже не в самой ритмизованности, а в том, что ее создает. По словам Натальи Богдановой, стихотворного эффекта часто не было бы без того, что мы привыкли называть словами-паразитами: вот, короче, значит и других. Если вынуть «вот» из фразы «На берегу моря, буквально вот в полуметре...» — вся поэтика, весь ритм пропадет. Наталья Богданова и ее коллеги говорят, что слова-паразиты вовсе не вредные — от них есть польза, у них тоже есть очень важные функции в нашей речи. Поэтому и предлагают называть их не паразитами, а вербальными хезитативами, от глагола hesitate — колебаться. «Мусорные слова» не надо отправлять в мусор: они помогают нам заполнять паузы раздумья и часто придают фразам ритмическую законченность.

— Слова-паразиты есть у всех, — говорит Наталья Богданова. — Просто у одного происходит немотивированное расширение текста за счет этих слов. Он их употребляет, потому что не может иначе выразить мысль. А другой их тоже употребляет, но по-другому, для поиска слова, например: «Ну, этот, как его, вчера пришел». Или он может заменить слово-паразит на э-э-э или м-м-м, что, кстати, показывает высокий уровень владения речью. Человек же задумывается, ищет продолжение. А если закрыть рот и молчать, это будет неестественно.

— Сейчас борцы за чистоту языка возмутятся. Докатились: защищаем слова-паразиты и присваиваем им красивое название. Это же ужас!

— Для лингвиста вообще нет ничего ужасного. Надо не оценивать, а исследовать. Запреты ни к чему хорошему не приведут. Видите, оказывается, у этого словесного мусора много функций в языке. Убери их — и как мы эти функции будем реализовывать? Как нам удержать внимание собеседника, если мы не будем говорить «знаешь», «понимаешь», «да?»
«Это что за речь? Вы в подворотне записывали?»

Проект «Один речевой день» Наталья Богданова и ее коллеги начали шесть лет назад. Суть эксперимента в следующем: методом «невода», как называют его сами лингвисты, собирается группа информантов. Это может быть кто угодно — от продавщицы до профессора. Доброволец вешает себе на шею диктофон, включает его рано утром и выключает поздно вечером. Все записанное за день потом анализируют эксперты. По словам авторов проекта, только за декабрь 2007 года они записали 30 человек. Недавно, к январю 2013 года, методом невода поймали еще 20 человек. «То соотношение мужчин, женщин, молодых, немолодых, которое мы получили, с нашей точки зрения, и есть социальный срез общества», — говорит Наталья Богданова.

— Представителей каких профессий записывали?

— Самых разных. Были и курсанты военных училищ, и продавцы, и преподаватели — кто угодно. Знаете, что интересно? Я как-то выступала с докладом в Москве на эту тему, и мне на этой конференции сказали: «Это что за речь? Вы в подворотне где-то записывали?» А я сказала, что мы записываем носителей литературного языка. Не поверили. И мы, чтобы это доказать, завербовали прямо на конференции несколько профессоров, филологов. Картина изменилась мало.

— Что может быть общего в речи профессора и продавщицы?

— Вы, конечно, услышите, где доктор наук, а где продавщица. Но общих моментов много. Например, слово «блин». Кстати, тут интересный эффект. Наоборот, человек типа продавщицы, имея диктофон на шее, будет больше опасаться что-то не то сказать, он будет больше закрепощен от значимости происходящего. А человек раскованный, свободный так делать не будет. Некоторые даже гордятся тем, что могут крепкое словцо ввернуть. Некоторые у нас даже спрашивали: «А вы не боитесь, что я не буду в выражениях стесняться?» Мы отвечали, что не боимся. И они не стеснялись.


«Я не вращаюсь в кругу людей, которые способны целый диалог вести на мате»

Впрочем, не стеснялись участники проекта «Один речевой день» еще и потому, что все построено на анонимности. Есть информанты, есть лингвисты, которые исследуют их речь, а есть координатор — посредник между первыми и вторыми. Лингвисты, согласно условиям проекта, не знают, как зовут изучаемых. По словам Натальи Богдановой-Бегларян, главное условие — никаких контактов: «Мы знаем про них все: профессию, род занятий, экстраверты они или интроверты, сангвиники или холерики, знают ли они иностранные языки. Все, кроме имен».

— Было ли что-то, что вас особенно удивило в записях повседневной речи?

— Ну, например, люди подчеркнуто использовали ненормативную лексику. Мы это со смехом воспринимали как «получи, фашист, гранату». Я одну девочку расшифровывала, замечательная девочка, на курсах английского учится. А потом она пошла с диктофоном на вечеринку. И чем больше водки они там пили (а они говорили о том, сколько пьют), тем больше раскрепощались. К концу вечеринки матерились уже все. Меня это немножко удивило. Все-таки я не вращаюсь в кругу людей, которые способны целый диалог вести на мате.

— Люди сами с собой разговаривают?

— Конечно. Люди разговаривают не только с людьми. Они ведут беседы с домашними животными, с компьютером, с машинами, вербализуют все свои действия. У нас в коммуниканты попали кошки, собаки, машины и «я сам, любимый».

— Вы подметили какие-то психологические моменты, например, как люди проявляют агрессию в речи?
— У нас есть целое направление исследования — речевая агрессия. И среди информантов есть одна молодая женщина, у которой дочка в первом-втором классе. В течение вечера эта женщина много с ней разговаривает. При этом примерно за полчаса диалога девочка принималась плакать семь раз! Хотя мама ни разу не сказала ей грубого слова. Но интонация была очень агрессивная: «Солнышко, ну в чем проблема?»

— А вы не пытались этой женщине показать ее со стороны?

— Нет, что вы! Так может и до суда дойти. Я же говорю, у нас полная анонимность.
«У нас в речи — ни одного нормального существительного»

Расшифровано пока мало, и еще многое предстоит выяснить. Например, какие слова любят женщины, а какие — мужчины. Эти данные появятся после полной расшифровки. Но пока главный вывод лингвистов таков: наша устная речь так далеко ушла от письменной, что превратилась почти в другой язык, с другой фонетикой, грамматикой, синтаксисом. Филологи говорят, что речь с помощью таких экспериментов «открывается»: мы думали, что знаем о ней все, а на самом деле знаем совсем мало. Наталья Богданова обращается к данным словарей: в самом большом из них — 120 тысяч форм. Человеку с низким уровнем речевой компетенции достаточно для общения всего двух тысяч, человеку с высоким уровнем — четырех. Это означает, что актив ничтожно мал, все остальное лежит мертвым грузом. А книжки преподносят это так, как будто мы используем всё.


— Вот я занималась формой «скажем», — рассказывает Наталья Богданова. — В словарях мелким шрифтом написано в качестве дополнения к словарной статье: «Скажем» может употребляться в роли вводного слова со значением «например». Мелким шрифтом! А ведь больше 90% употреблений этого слова именно такое — в качестве вводного! Оно же требует самостоятельной словарной статьи. Надо описать, когда, как, зачем мы говорим «скажем». Вот говорит человек: «Скажем так». Он вербализовал поиск. Или: «Он глупый, скажем так». Тем самым он абстрагируемся от категоричности. Сколько нюансов!

— Почему так происходит?

— Потому что всегда анализировали письменную речь в идеальных формах. А идеала нет и не может быть. В речи есть неидеал. Не ошибки, а особенности, и с ними надо разобраться. Кстати, иногда ошибка — это свидетельство появления новой нормы.

— Мне кажется, многие обыватели рассуждений о полезности ошибок не поймут.

— Через это сложно пробиться. Люди не хотят признавать, что слова «б...ь» и его заменитель «блин» в качестве междометия у нас частотнее, чем «мама». А это так. Самый частотный — глагол «знать». И то в форме «я не знаю». И ни одного нормального существительного.

— Значит, все-таки что-то ненормальное происходит?

— Я сказала «нормального», просто чтобы понятнее было. Имеется в виду знаменательное, полное. То есть такое, которое обозначает отдельное понятие.

— Не обидно?

— История языка очень большая, и за это время он не только не умер, а выкристаллизовался. С ним ничего не произойдет. Что такое, например, «ишь какой»? Сейчас мы это воспринимаем как нормальную частицу. А когда-то это был глагол «видишь». Из «видишь» получилось «вишь», потом — «ишь». Сейчас на этом пути слова «здрасте», «тока», «скока», «щас». Кстати, «здрасте» и «тыща» уже внесены в новый орфоэпический словарь. Лингвисты ничего не разрешают — они наблюдают. Происходят определенные процессы — что тут сопротивляться? Надо просто принимать какие-то факты речи.
«Обычному человеку это тоже будет интересно»

Записанные полсотни информантов, по словам Натальи Богдановой, вполне репрезентативны. Впрочем, попали в этот срез все равно не все. Исследователи признаются: было бы интересно, например, записать гастарбайтеров, которые приехали сюда, не зная русского языка и сейчас ему учатся. Но это отдельное направление. Кстати, одна иностранка в проекте все же участвовала — немецкоговорящая девочка-швейцарка. Лингвисты наблюдали за тем, как у нее происходило становление естественной русской речи. Сейчас основные задачи исследователей — расшифровывать и анализировать, расшифровывать и анализировать. А на это нужны время, силы и деньги.

— Кому это может пригодиться, кроме самих ученых?

— Мне кажется, это пригодится, например, тем, кто учит иностранцев. Их надо учить опознавать какие-то редуцированные формы. Услышит он «прально» вместо «правильно» — и полезет в словарь. Или вот мы читаем в учебнике фразу: «Вы выходите на следующей остановке? Разрешите, пожалуйста, пройти». Все красиво. Но иностранец садится на Невском в троллейбус и слышит: «Ршите, ршите». Это что? Вы ему хоть подскажите, дайте эту редуцированную форму.

Да и обычному человеку будет интересно. Разве не интересно, что слово «блин» в нашей разговорной речи частотнее, чем слово «мама»?


Ксения Туркова

http://mn.ru/society_edu/20130329/342021211.html

20 апреля 1933 года издательство «Молодая гвардия» приступило к выпуску серии «Жизнь замечательных людей». Первой была напечатана книга
«Генрих Гейне» Александра Дейча.

Что уничтожил человек на планете Земля за последние 50 лет

Человечество за последние 50 лет уничтожило 90% всех мировых запасов крупной рыбы

22 процента известных рыболовных районов океана были совсем истощены или перегружены излишне усердной эксплуатацией, а еще 44 процента находились на грани истощения.

 Вылавливая съедобные виды рыбы, мы ежегодно выбрасываем из сетей обратно в море 27 миллионов тонн другой живности - как правило, уже в нежизнеспособном состоянии.

 Морское дно во многих районах океана так пропахано тралами, что на нем уже ничто жить не может.

За последние 50 лет человек уничтожил 70% мировых лесов.

Около 30% еще оставшихся на Земле лесов раздроблены на части и деградируют, и вырубка в них идет со скоростью 50 квадратных миль в год.

 Более 45 тысяч озер.

Ежегодно химическая промышленность выпускает более ста миллионов тонн 70 000 различных органических соединений, и ежегодно к ассортименту добавляется около тысячи новых веществ. Лишь малая доля этих химикатов основательно проверена на безвредность для человека и окружающей среды.

 За последние 50 лет человек уничтожил четверть всех видов птиц, 11 процентов остальных - на грани вымирания. Вымирание, кроме того, угрожает 18 процентам всех видов млекопитающих, 5 процентам рыб и 8 процентам видов растений.

 Коралловые рифы, самая разнообразная из водных систем на Земле, страдают от истощения рыбных запасов, загрязнения, эпидемических заболеваний и роста температур.

 В общей сложности 30% всех известных ресурсов планеты израсходованы, тем временем население планеты неуклонно растет...

"Шаблон ЕГЭ наплывает на мозги участников олимпиады по литературе" . С.Волков

В разгаре заключительный этап Всероссийской олимпиады школьников. Уже несколько лет ее победители могут без экзаменов поступить в вуз. Это неизбежно меняет характер олимпиад – слишком велика цена победы. О том, как изменилась олимпиада по литературе после появления ЕГЭ, а еще о том, что в идеале должны давать детям и учителям такие интеллектуальные соревнования, с обозревателем «Русского журнала» беседует член оргкомитета Всероссийской олимпиады школьников по литературе, учитель знаменитой 57-й школы, а еще – главный редактор журнала «Литература» Издательского Дома «Первое сентября» Сергей Волков.

Почему Вышка

Русский журнал: Многих удивляет, почему второй год подряд Олимпиаду по литературе проводит Высшая школа экономики?

Сергей Волков: Право на проведение финального этапа олимпиады вузы выигрывают по конкурсу. Так вот, в этом году Министерство образования забыло профинансировать проведение заключительного этапа Всероссийской олимпиады школьников. Не выделены деньги ни на один школьный предмет. В итоге те вузы, которые выиграли это почетное право, оказались в сложной ситуации: они должны выделить деньги из своих бюджетов. Но соревнование, которое длится 5-6 дней – дело недешевое. Например, на олимпиаду по литературе приехало 235 детей из 79 регионов страны (и 79 сопровождающих). Проживание такого огромного количества людей стоит немалых денег. Насколько я понял, минимальный расход на олимпиаду – порядка шести с половиной миллионов рублей. Вышка в этом году выиграла три олимпиады: она много лет проводит олимпиаду по экономике и по обществознанию, и второй год - по литературе. Я думаю, что из кандидатов на проведение финала олимпиады подспудно выбирают те вузы, которые сделают это достойно, независимо ни от чего.

РЖ: Независимо от того, выделит деньги Минобр или нет. В этом году олимпиада по литературе проходила в чрезвычайно комфортных условиях – в подмосковном парк-отеле «Олимпиец».

С.В.: Ну, да. Олимпиада, которая проводится в ближайшем Подмосковье, с привлечением массы первоклассных специалистов – удовольствие недешевое. Ведь это не только туры, на которых участники писали свои разборы текстов, но и большая культурная программа. А в финале победителям и призерам дарили электронные книги, планшеты.

Второй причиной выбора Высшей школы экономики для проведения финала Всероссийской олимпиады явилось то, что там есть оперившийся филфак, на котором работает много сильных специалистов. Благодаря такой интеллектуально-методической базе и был обеспечен высокий уровень олимпиады.

РЖ: А кто из сотрудников филфака Вышки участвовал в работе?

С.В.: Председателем жюри второй год является декан филфака Елена Пенская. Членами жюри были доценты филфака Надежда Шапиро и Евгения Абелюк. Лекцию читал профессор этого вуза Александр Архангельский. Я тоже – преподаватель Вышки. Список можно продолжать.

РЖ: То, что олимпиаду проводит филфак Вышки, как-то ее изменило?

С.В.: Поражает современность формы ее проведения. На олимпиаде работало много молодых креативных волонтеров – студентов, аспирантов. С одной стороны, кипело творчество, а с другой – все было четко организовано. Каждый день делались фотографии и видеоролики, которые тут же выкладывались в сети Вконтакте (там есть группа «vseros_media»). Так создавалась хроника событий.
Старое и новое

РЖ: Я так понимаю, что творчество, которое привносится новой командой Всероссийской олимпиады по литературе, входит в противоречие с традиционной ориентацией этой олимпиады на задания ЕГЭ. Ведь то, что ценой победы в олимпиаде стало поступление в вуз, было связано с борьбой Союза ректоров России с безальтернативностью ЕГЭ. Ректоры понимали, что принимать в вуз только по результатам Единого экзамена нельзя. Но в итоге это стало грозить гибелью самим олимпиадам: в них тоже многое становится формализовано. Творчество улетучивается. Тут, мне кажется, выход один – отказаться от ЕГЭ (в его нынешней форме) и сделать так, чтобы призерство в олимпиадах перестало быть пропуском в вуз. Иначе олимпиады как творческое соревнование погибнут.

С.В.: Ясно одно: что-то нужно менять. Современность, креативность формы проведения финала Всероссийской олимпиады по литературе, которую предлагает команда Высшей школы экономики, входит в противоречие с некоторой замшелостью традиционной олимпиады по литературе (она проходит уже 18 лет). Председатель ее Центральной предметной методической комиссии был все эти годы несменяем, члены жюри работают в ней по много-много лет. Словом, олимпиада внутренне закостенела.

РЖ: Все это отдает таким советским литературоведением?

С.В.: Да. Таким кондовым.

РЖ: И что, жюри каждый год одно и то же?

С.В.: Нет. Оно каждый год формируется заново. Но состоит из членов все той же Центральной предметной методической комиссии, которые и разрабатывают задания. Жюри наполовину состоит из этих людей, а наполовину – из представителей принимающей стороны. Есть некоторое отличие этого года: если раньше в состав жюри входили в основном люди из Москвы и из принимающего университета, то Вышка организовала действительно всероссийское жюри. В него входили филологи из Москвы, Новосибирска, Омска, Твери, Самары, Челябинска. Впервые мы попробовали это сделать в прошлом году, а в этом всероссийское представительство стало еще шире. Это очень важно: всероссийскую олимпиаду школьников должно судить и всероссийское жюри. Хорошо, что мы нашли понимание с Министерством образования, и идет работа над новым порядком проведения олимпиад, в котором будет сказано о необходимости раз в три года ротации членов Комиссии.
Диалог Штольца с Базаровым

РЖ: Этот новый порядок затронет олимпиады по всем предметам?

С.В.: Да. А для олимпиады по литературе особенно важно искать новые формы заданий. Например, в этом году самым интересным для детей было такое задание: о чем и как могли бы поговорить между собой Чичиков с Молчалиным, или горьковский Лука с Платоном Каратаевым. Или Штольц – с Базаровым. Нужно было сочинить диалог двух героев из разных литературных произведений. Дети развернулись вовсю: тут была и стилизация, и неожиданные идеи и ходы. Я подозреваю: получилось все потому, что на это задание невозможно натаскать. К нему нельзя заранее подготовиться. Ведь там, где есть тренировка, всегда присутствует некий шаблон.

РЖ: Можно предположить, что к олимпиадам (в их старой форме) могут готовить репетиторы?

С.В.: Не знаю про репетиторов, но учителя точно могут. Скажем, все знают, что на олимпиаде обязательно будет комплексный анализ произведения: на первом туре – прозы, на втором – поэзии… К этому можно более или менее подготовиться. Сравнить дома 150 стихотворений, и на олимпиаде по такому же шаблону «комплексно» их проанализировать.

РЖ: А что такое «комплексный анализ»?

С.В.: Это все понимают по-разному. Одни разбирают всё – тему, идею, композицию, сюжет, средства выразительности. И зачастую это напоминает ЕГЭ. По работам видно, что в последние годы шаблон ЕГЭ наплывает на мозги наших участников и деформирует олимпиадное начало. А новые творческие задания (разговор Молчалина с Чичиковым) позволяют поставить ребенка в неожиданную ситуацию и по-настоящему обнаружить его творческие способности. Здесь у ребенка не может быть заранее отрепетированных шаблонов, потому что он не знал, каким будет задание. Тут все неизвестно.

РЖ: В направлении таких творческих заданий вы и хотите менять олимпиаду по литературе?

С.В.: В общем – да. Нужно думать над заданиями, над критериями их оценки и обязательно - над системой подготовки учителей. Сегодня в том, как пишут дети, очень виден разброс нацеленности учителей: некоторые, например, ищут обязательно воспитательную составляющую. Ищут темы, идеи, проблемы, которые воспитывают. И любой юмористический рассказ у них неминуемо превращается в какой-то учебник истины. А то, что истина может быть выражена косвенно или существовать в виде вопроса – никак. Поэтому наша олимпиада – это еще и возможность работы с педагогами. Здесь проходят мастер-классы.

РЖ: Я знаю, что на этой олимпиаде была и большая культурная программа для детей.

С.В.: Да. И это очень важно для нас. Перед детьми выступали Александр Архангельский, Дмитрий Быков. Актер Александр Филиппенко читал им Гоголя, театральный критик Григорий Заславский рассказывал об истории театра. Студенты Щукинского училища читали прозу и стихи. Знаменитый учитель Юлий Халфин проводил диспут о Маяковском. Один из лучших сегодня молодых лингвистов Борис Иомдин провел семинар о том, как делают словари (тема на первый взгляд скучноватая, но исполненная блистательно). Учителя же, пока дети писали, учились на методических семинарах, которые проводили Юлий Халфин, Надежда Шапиро, Евгения Абелюк, Наталья Беляева, Оксана Смирнова. Это в основном авторы журнала «Литература», который я возглавляю. Тут нужно сказать о дружественной роли издательского дома «Первое сентября», который сплотил вокруг себя лучших преподавателей из всех регионов страны. Во многом из них сформировано и жюри. Это интересные талантливые люди. Например, потрясающая учительница русского и литературы из Челябинского лицея №31 Нелли Пащук, которая стала известна учителям-словесникам страны по публикациям в «Литературе».

РЖ: Видимо, вы ставите перед собой задачу на будущий год – изменить Центральную предметную комиссию?

С.В.: Хотелось бы. Нам не нравится, что сегодня это – моновузовская московская тусовка, в которой почти нет учителей. Кроме того, мы хотим попробовать что-то сделать с содержанием олимпиадных заданий. Делать тексты более разнообразными, игровыми. А, может быть, аккуратно попробовать и новые формы заданий. Но тут важно не делать резких телодвижений: ведь дети начинают писать туры олимпиады уже осенью.

Второе, мы хотим организовать в стране, в системе вебинаров, он-лайн обучение учителей. Это когда все сидят перед своими компьютерами, и перед ними выступает, например, член жюри Надежда Шапиро, которой можно задать любые вопросы по подготовке к олимпиаде.

Вологодское чудо


РЖ: Есть ли регионы – лидеры и аутсайдеры?

С.В.: Самые представительные команды из Московской области – 17 участников, Москвы - 14, Свердловской области – 11, Вологодской области и Санкт-Петербурга по 10 человек.

Хорошо выступили Орловская, Вологодская области и Москва. Три ребенка из трех регионов по трем параллелям набрали больше всего баллов. В 9-м классе это Орловская область, в 10-м – Москва, в 11-м – Вологодская область. Очень много ребят из Вологодской области заняли призовые или победительные места. Они привезли большую делегацию – десять человек, и пятеро из них стали победителями и призерами. Вот такое маленькое Вологодское чудо.

Беседовала Наталья Иванова-Гладильщикова

http://russ.ru/pole/SHablon-EGE-naplyvaet-na-mozgi-uchastnikov-olimpiady-po-literature

"Все тонет в цинизме". Ольга Седакова

В своем блоге в Фейсбуке поэт, публицист Ольга Седакова написала «…все тонет в фарисействе, — („Стихотворения Юрия Живаго“). В наше время немного по-другому: всё тонет в цинизме. И ТАК тонет, что кажется, что уже потонуло».

Ольга Александровна СЕДАКОВА -- поэт, филолог, переводчик, прозаик. Родилась в Москве. Окончила филфак МГУ и аспирантуру Института славяноведения и балканистики, кандидат филологических наук. Ведущий научный сотрудник Института мировой культуры (МГУ). Автор 25 книг, среди которых -- 14 книг стихов (включая переводные на английский, французский, немецкий, датский, иврит) и двухтомное собрание стихов и прозы, 5 книг прозы, 2 книги переводов.

Мне не хотелось углубляться в эту тему. Во-первых, о плохих вещах думать неприятно — и вообще говоря, о них нечего думать. Они принадлежат небытию, а ум, по старинному философскому убеждению, может созерцать только вещи бытийные. Я люблю думать о том, что прибавляет жизни, а цинизм ее заглатывает, всю и разом, как удав. После цинизма уже ничего нет, как сказал С. С. Аверинцев. Точнее, он сказал так: «А на смену цинизму не приходит больше уже ничего». Его анализ начального стиха Первого псалма я перескажу в дальнейшем.

Другая причина, по которой мне не хочется задерживаться на этой теме, — это даже не предчувствие, а уверенное знание о том, какие отклики могут вызвать мои рассуждения. Многие из них я уже слышала, и не однажды — каждый раз, когда говорила о чем-то как о явлении цинизма. Как правило, со мной решительно не соглашались, считая то, что я называю циничным (какое-то высказывание, реплику, убеждение), вовсе не циничным, а «нормальным» — или даже «реалистическим», «трезвым», «взрослым».

У нас принято так думать: уж лучше цинизм, чем… Чем множество вещей: романтизм; догматизм; наивность (пресловутая «святая простота»)… Говорят о «здоровом цинизме» и даже об «обаятельном цинизме». Помню, выходила книга стихов под названием «С необычайным цинизмом» — что, видимо, означало: бесстрашно и правдиво, вопреки всем предрассудкам.

Отвечать не обычные апологии цинизма мне не хочется. Ни на то, что он «меньшее зло» из наличных зол, ни на то, что он вообще не зло, а веселая и здоровая реакция умного человека на всеобщий обман, плод большого жизненного опыта, единственно доступная нам позиция свободы. Кстати, еще дополнительная трудность: ведь необходимо различить цинизм, тотальную иронию, общий скептицизм, нигилизм… Я не собираюсь писать энциклопедическую статью «Цинизм» и оставляю эти различия языковым привычкам читателя.

Но хотя бы об одном подумаем: в самом ли деле спасает цинизм от того, чем грозит «святая простота»? Ничуть. Циник, если придется, так же подбросит своего хвороста в костер «еретика», как знаменитая легковерная старушка. Неизвестно, кто делает это чаще. Во всяком случае, в наших процессах всенародной травли — Пастернака ли, Солженицына — циники не отставали от простаков. Заваривали же эти кампании, как правило, циники.

Но Пастернак о печальной картине своей современности сказал — точнее, Гамлет у него сказал:

Я один. Все тонет в фарисействе.

В фарисействе, а не в цинизме. Видимо, в его дни это было заметнее. Фарисейством в расхожем употреблении мы привыкли называть нечто другое, чем цинизм. Некоторые даже противопоставляют две эти вещи: «фарисей» (не исторический фарисей, конечно, а вошедший в общий словарь) — притворщик, он выдает себя за то, чем не является, а циник — сама откровенность. Он нисколько не притворяется хорошим и ни за что другое себя не выдает, чем и гордится. «Полюбите нас черненькими». Он сам про себя скажет: ну, подлец я, ну ничтожество.

Интересно одно: это его нисколько не печалит. Почему? А потому что — он в этом уверен — и все-такие. Если кто-то кажется не таким, то потому, что притворяется, «а на самом деле…» Самодовольство циника далеко превосходит самодовольство «фарисея». Тот, поскольку притворяется, еще чего-то боится, чего-то стыдится, еще на что-то пытается быть похожим. Циник знает, как все обстоит «на самом деле»: абсолютно неприглядно обстоит. Выражается это, в частности, в том, как легко у нас приписываются другим низкие мотивы: он это сделал, чтобы… И причины: он это говорит, потому, что…

Циник, впрочем, и не считает, что эти причины и мотивы «низкие»: они нормальные. Так все живут. Вот в этом моменте разница между нашим обществом и европейским поразительна: там само собой разумеется, что объяснять публично чужие мотивировки таким образом неприлично. Это знает ребенок. Впрочем, приличия и хороший тон — не то, чем смутишь циника: он и не притворяется. Это они в своем «хорошем обществе» притворяются.

Этот местный цинизм выучен в долгой школе «шельмований», «выведений на чистую воду» и подобных операций, которую у нас проходил человек под руководством партии, правительства, славных органов и прессы. В чужой жизни нет ничего запрещенного и ничего неведомого. Школа презрения к человеку, отсутствие презумпции невиновности.

Школа недоверия к жизни, по отношению к которой необходимо постоянно «быть бдительным». Это и школа «марксизма», не как философии, а как бытового настроения. «На самом деле» за всеми надстройками стоят какие-нибудь базисы: интересы, по преимуществу материальные. Срывание всех и всяческих масок. Это невыносимо именно потому, что повсеместно, что практикуется во всех слоях общества и почти никем не различается как пакость.

Извне это здешнее свойство уже замечено — как некоторая общая характеристика, увы. Как-то в итальянской газете, в обсуждении какого-то из российских дел, я прочла сказанное между делом, как всем известный факт: «русские, с их обычным цинизмом и фатализмом…». Имелись в виду, естественно, постсоветские русские — но других-то наши соседи по планете не видели! Мне было обидно, что недавно еще «таинственная русская душа» разгадана таким образом. Но возразить на это мне было бы нечего, кроме: «но бывают и исключения». «Исключениям» этим, то есть тем, которые почему-то еще склонны доверять миру и людям, приходится несладко.

Есть множество причин, по которым общий господствующий тон у нас стал таким циничным. Слишком много обманывали, слишком страшны последствия «энтузиазма», известные нам. Слишком тяжело переживать все по-настоящему, лучше уж раз и навсегда решить: все так, все ничего не стоит, и жить дальше в относительном спокойствии. Защитная, терапевтическая, оборонительная позиция. Однако там, где она встречает нечто чуждое себе, из защитной она мигом превращается в атакующую — и атакующую без малейшей жалости, как я заметила. Жалости циник не знает. Атакует он своим излюбленным способом: «А сам-то ты кто?»

Да, цинизм всегда после чего-то, а после него — я в этом солидарна с Аверинцевым — уже ничего. Этого он и хочет: чтобы уже ничего. Чтобы никто никаких «иллюзий» не питал. Существует ли — помимо «иллюзий» — такая вещь, как надежда? Здесь цинизм и фарисейство совсе не противопоставлены: оба эти позиции исключают надежду — надежду на настоящее.

Перед тем, как закончить эти мои совсем эскизные заметки о том, как «все тонет в цинизме», аверинцевскими комментариями к псалму, я предположу все-таки нечто противоречащее их выводу об абсолютной, последней безысходности цинизма. Возможность выхода все-таки есть. Чтобы поверить, что не поганость лежит в основе вещей, достаточно самому сделать что-то бесспорно хорошее, что-то бескорыстное, от души. Поддаться такому желанию, как это бывает с пропащими героями в святочных историях Диккенса. И если кто-то на этот твой шаг заметит: «Ты это сделал, чтобы…» попиариться, например, — ты увидишь, наконец, на каком месте ты недавно восседал и какими глазами глядел на происходящее.

И заканчиваю, как собиралась, анализом первого стиха первого псалма, который сделал С. С. Аверинцев. Эта прекрасная работа* неоднократно перепечатывалась в разных изданиях, и здесь мне придется оставить в стороне всю филигранную филологическую работу С. С. Аверинцева с библейским словарем и смыслами. Повторим только траекторию его мысли.

Итак, вот этот первый стих по-славянски:

«Блажен муж иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалище губителей не седе».

В синодальном переводе:

«Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей».

Славянское «губитель», заметим, сильнее, чем русское «развратитель»: буквально это — несущий заразу («губительство» — эпидемия), растлитель. Эти слова передают библейское lecim, циничные «насмешники», по объяснению Аверинцева. Три действия, о которых говорит псалом, он описывает как три ступени сближения со злом.

«Итак, перед нами три отрицания: „не ходит“ — „не стоит“ — „не сидит“ […] „Ходить“ — „стоять“ — „сидеть“. Первый глагол дает образ движения, устремления, но в то же время нестабильности, а потому неокончательности. Второй глагол — переход к стабильности. Третий глагол добавляет к стабильности — успокоение. Как выражается Давид Кимхи**, сидеть — все равно, что лежать». […]

«Итак, первая ступень зла — великая духовная неразборчивость. Кто находится на ней — нарушает верность Богу, без различения якшаясь с Его врагами, ища себе места на их собрании, принимая их мысли, их волю, их умысел как ориентир для своего действия. Это уже худо. Но поскольку речь идет еще о „хождении“, ситуация еще не совсем устойчива, не совсем стабильна. Окончательный выбор представляется еще не сделанным.

Увы, очень скоро его приходится сделать: „встать на путь“. Но чей это путь? Речь идет о пути сбившихся с пути, о пути „беспутных“.

Нет никого, кто не приходил бы на путь грешных: самый закон естества и смерти приводит нас туда». Но «стоять на пути» — это больше. Это уже выбор.

«Итак, недолжный выбор сделан: уже нет иллюзии свободного движения между добром и злом с легкостью возврата от одного к другому. „Тягота грехов“, сумма внешних и внутренних последствий сделанного сковывает грешного, прикрепляя к „пути грешных“, не давая с него сойти. Это ли не конец? Что еще осталось?

Очевидно, пока человек стоит, хотя бы там, где стоять не должно, в его осанке сохраняется хотя бы толика трудного напряжения (увы, пропадающего втуне на пути беспутства). В оборотах, связанных с метафорой „стояния“ — „на том стою“, „такова моя позиция“ и проч., — может присутствовать гордыня, закоренелость, даже остервенелость, но еще не слышится нотки цинизма. Воля направлена ложно, однако пока еще остается волей. История предлагает нам в изобилии примеры подобного состояния — героические террористы, готовые на самопожертвование убийцы, смертельно серьезные безбожники. Но долго так не простоишь.

И потому последняя ступень зла, описываемая в заключительной части трехчленной формулы, характеризуется новым сравнительно с предыдущими ступенями настроением покоя. Это поистине шедевр сатаны — адская пародия на благодатное успокоение, обретаемое в Боге. Недаром здесь употреблен тот же самый глагол, который в зачине знаменитого псалма 90/91 передает безопасность и защищенность „под кровом Всевышнего“. Как говорят наши современники, „расслабьтесь“; в определенный момент ад говорит то же самое своему адепту. Некуда больше ходить, ни к чему больше стоять.

Кто созрел для последней ступени зла, оказывается в особой компании: это не просто противники дела Божия, как на первой ступени, не просто сбившиеся с пути беспутники, как на второй, — это циничные „насмешники“, „кощунники“, lecim. Их глумливая болтовня, их сумасшедший смешок, их расслабленное и расслабляющее суесловие — разве мы не видели, разве мы не насмотрелись до тошноты, как это приходит на смену более „серьезным“ и даже „героическим“ стадиям зла? А на смену цинизму не приходит больше уже ничего. Ибо в нем выражает себя последнее, окончательное, безнадежное растление.

От него же да избавит Господь нас обоих: тебя, читающего, и меня, пишущего».

http://www.pravmir.ru/vse-tonet-v-cinizme/

«Маленькому принцу» исполнилось 70 лет

Главная книга Антуана де Сент-Экзюпери была впервые издана в Нью-Йорке в апреле 1943 года. Ее выпустило издательство Reynal & Hitchcock. За семь десятилетий «Маленький принц» по своей популярности и тиражам приблизился к Библии.
Знакомство русских читателей с «Маленьким принцем» состоялось в 1959 году — книгу перевела Нора Галь. Всего «Маленький принц» переведен на 180 языков и диалектов. В Индии можно прочитать сказку на хинди, телугу, маратхи, ланджаби, тамильском, малаялами, бенгальском и конкани. В Китае «Маленького принца» издавали 30 раз, а в Корее 60.
Свой шедевр писатель создал на Лонг-Айленде, где он жил, покинув оккупированную фашистами Францию. По одной из версий, история книги началась с иллюстраций — режиссер Рене Клер подарил Сент-Экзюпери коробку с акварельными красками, и тот начал рисовать будущую сказку. Прототипом Маленького принца называют сына Шарля де Коненка, друга писателя.
Увы, вскоре после того, как работа над книгой закончилась, Сент-Экзюпери, летчик по профессии, отправился на службу в Северную Африку, а уже через год погиб во время полета при загадочных обстоятельствах.

В ночь с 19 на 20 апреля в России состоится масштабная международная сетевая акция «БИБЛИОНОЧЬ-2013». В эту ночь библиотеки, музеи, галереи, книжные магазины, арткафе, выставочные залы, институты и школы по всей стране проведут мастер-классы, литературные квесты, конкурсы, творческие встречи с писателями, поэтами, литературоведами.
В 2013 году все события акции объединены общей темой – Большое литературное путешествие.
Главные цифры «БИБЛИОНОЧИ-2013»:
более 70 регионов России и стран СНГ
более 700 организаций-участниц
наиболее активные регионы, предложившие самую разнообразную культурную программу:

г. Москва, г. Санкт-Петербург, г. Калининград, г. Ярославль, Республика Карелия, Волгоградская, Воронежская, Оренбургская области.
Наибольшее количество организаций-участниц: Самарская, Тамбовская, Ленинградская, Волгоградская, Нижегородская, Свердловская, Тверская, Новосибирская области, Алтайский край, Республика Башкортостан.
Всю информацию об участниках, партнерах и организаторах, а также афишу акции со всеми мероприятиями можно узнать на официальном общероссийском сайте:
http://www.biblionight.info

9 причин, чтобы читать книги

1. Книги увеличивают словарный запас
Когда вы читаете произведения различных жанров, то сталкиваетесь со словами, которые обычно не используете в повседневной речи. Если какое-то слово вам незнакомо, совсем не обязательно искать в словаре определение. Иногда о значении термина можно понять по смыслу, заключенному в предложении. Чтение помогает не только в увеличении словарного запаса, но и повышает грамотность.
2. Снижает стресс
В современном мире избавление от стресса - основная забота многих людей. Богатство и ритмика языка имеет свойство успокаивать психику и избавлять организм от стресса. Особенно помогает в этом чтение какой-нибудь фантастики перед сном.
3. Развивает мышление
Одно из важных преимуществ чтения книг - это тот положительный эффект, что оно оказывает на наше мышление. При чтении мы больше размышляем, чтобы понять ту или иную идею произведения.
4. Защищает от болезни Альцгеймера
По данным последних исследований, чтение действительно защищает от заболевания мозга. Когда вы читаете, активность мозга увеличивается, что благотворно сказывается на его состоянии.
5. Придает уверенности
Чтение книг делает нас более уверенными. Когда в разговоре мы демонстрируем глубокое знание того или иного предмета, то невольно ведем себя более уверенно и собрано. А признание окружающими ваших познаний положительно сказывается на самооценке.
6. Делает нас более творческими
Креативные люди могут генерировать сразу несколько отличных идей. Откуда их можно взять? Из книг. Читая произведение, вы можете почерпнуть оттуда массу идей, которые впоследствии воплотить в жизнь.
7. Улучшает сон
Если вы систематически будете читать перед сном, то вскоре организм привыкнет к этому, и тогда чтение станет своеобразным сигналом, говорящим о скором отходе ко сну. Таким образом вы не только улучшите свой сон, но и утром будете чувствовать себя бодрее.
8. Улучшает мозговую активность
При чтении мы обычно представляем много деталей: персонажей, их одежду, окружающие предметы. Также необходимо помнить множество вещей, которые нужны для понимания произведения. Именно поэтому чтение тренирует память и логику.
9. Улучшает концентрацию
При чтении необходимо концентрироваться на содержании произведения, не отвлекаясь на посторонние предметы. Этот навык очень полезен при любой другой деятельности. Также чтение книг развивает объективность и способность принимать взвешенные решения.

http://books-darom.livejournal.com/140867.html

Интервью с лингвистом Максимом Кронгаузом о книге «Самоучитель олбанского» и превращениях современного русского языка

«В интернет пришла огромная масса девочек»


Максим Кронгауз рассказал о своей книге «Самоучитель олбанского», няшечках, ми-ми-ми и пичальке, происходящей с русским языком благодаря блогам, соцсетям и сети в целом.

— Под «олбанским языком» вы подразумеваете язык, на котором разговаривают в рунете. Переходят ли языковые и коммуникативные тенденции из интернет-пространства в повседневный русский язык?

— Язык, на котором разговаривают в интернете, перестал быть жаргоном, он стал стилем. Конечно, он продолжает быть неким клубом для посвященных, но эти границы сейчас очень размыты. Поэтому я считаю, что «олбанский язык» – язык не одной культуры, как это было в случае с «языком падонков», это язык, на котором мы все пишем, войдя в интернет. Более того, этот язык начал влиять на то, как мы пишем и говорим вне интернета. Например, я слышал, как студенты произносили слово «превед», подчеркивая тот факт, что это именно интернет-приветствие. Сегодня я вижу, как в СМИ активно используются приемы и знаки, рожденные в интернете: смайлики, такие слова, как «пичалька» и другие.

— В своей книге вы обращаете внимание на то, что писать неграмотно сегодня не стыдно. Почему?

— С появлением интернета к письму были привлечены гигантские массы людей, которые раньше никогда не писали. Писали раньше журналисты и писатели, их проверяли редакторы и корректоры. Человеку обычному, кроме отчета по работе и служебной записки, ничего писать было не нужно. Сегодня не просто огромные массы привлечены к письму, еще и результат их деятельности сразу становится публичным. Советская школа выработала в нас во всех, грамотных и неграмотных, стыд ошибки — делать ошибки можно было только на заборе. Невозможно сохранять этот психологический барьер и полноценно общаться. Интернет-коммуникация – это живая коммуникация, быстрая и интенсивная. Вопрос стоял так – либо стыдиться и не общаться, либо общаться и не стыдиться. Причем «падонки» помогли преодолеть этот стыд простым способом – они превратили неграмотность в игру. Эта «смазанность» сделала освобождение от стыда еще более легким.

— Вы представляете «язык падонков» и моду на грамотность, представленную субкультурой «граммар-наци», как два противоположных друг другу явления. Можно ли сказать, что «граммар-наци» просто сменили «падонков»? И теперь модно быть грамотным, а не антиграмотным?

— Антиграмотность отрицает правила и подчеркнуто ими пренебрегает. Граммар-наци – это противоположная тенденция, которая находится на другом полюсе. Это люди, которые борются и с антиграмотностью, и с неграмотностью. Причем борются настолько яростно, что получили это не слишком приятное название, которым некоторые из них теперь вполне гордятся. Нельзя сказать, что «граммар-наци» сменили «падонков». Мода на «язык падонков» прошла, но возникают и другие нарушения, на которые бросаются «граммар-наци».

— На какие, например?

— Одна из важных культурных парадигм, которая и пришла на смену «падонкам», — это «новая сентиментальность». Этакие девчушки, «ванильки», «няшечки», которые оттеснили «падонков» своими слабыми плечиками. Сегодня мы часто слышим такие слова, как «няшка», «мимими», «пичалька». Люди, не входящие в эту девическую культуру, их с удовольствием повторяют. Сначала с иронией, как бы цитируя. Однако теперь эти слова используют все, даже СМИ.

— Как вам кажется, откуда произошла эта тяга к сюсюканью в интернете?

— Массовая девчачья культура играет огромную роль не только в нашем обществе. Есть специальные языки, например язык факатса — язык дневников израильских девочек. Девочки пришли в интернет довольно поздно. Сначала пришли интеллектуалы, потом пришли «хулиганы», а потом пришла огромная масса девочек. Разные социальные и культурные группы входят в интернет постепенно. Например, совсем недавно в интернет пришли чиновники. Кстати, довольно неуклюже: над ними постоянно издеваются, потому что чиновника язык выдает даже в интернете.

— Вы пишете о том, что огромное количество новых слов и устойчивых словосочетаний возникли в блогосфере в качестве комментария-клише. Насколько актуален этот жанр в эпоху лайков?


— Лайк – это тоже клише, только механическое. Если раньше я мог выбирать из 5–10 положительных оценок и двух десятков отрицательных — написать «ацтой» или «аффтар жжот», то сегодня мы видим, что даже в самой блогосфере появились вполне механические вещи. Если мне совсем нечего сказать, я выбираю клише. Например, «+1». Этим клише из блогосферы удачно воспользовался Google и превратил его в кнопку (имеется в виду кнопка соцсети Google Plus), что вполне разумно, потому что оно означает поддержку самого высказывания. Facebook же придумал лайки, и они действительно стали очень важными в нашей жизни. В русском языке помимо самого слова «лайк» появились и его производные – «лайкнуть», «залайкать», «отлайкать». Лайк стал мерилом социального успеха, лайками стали меряться. Мы видим, что людям необходимо иметь некое клише для участия в диалоге, потому что многим людям нечего сказать, а сказать хочется. Современная коммуникация постоянно затягивает нас. Если мы отмалчиваемся, то мы ведем себя неправильно, правильно – все время реагировать, вступать в диалог. Здесь нам помогают устойчивые словосочетания, а еще проще – лайки.

— Можно сказать, что происходит упрощение коммуникации?

— Это не упрощение, а скорая коммуникативная помощь. Раньше человек мог прочитать текст и ничего не говорить, от него не требовалось делать комментарии. Сегодня комментирование, реакция на текст – одно из самых важных коммуникативных явлений. Ленивый читатель может просто наставить лайков и остаться довольным. Клише помогают нам заполнять пустоты, а мы должны их заполнять, потому что мы все втянуты в коммуникацию.

— Вы в своей книге исходите из того, что текст стал ядром коммуникации, так как даже устное общение перешло в письменный формат. Как с этим соотносится мнение о том, что главной составляющей общения в современной культуре стала картинка?

— Я согласен с этим мнением, однако мне как лингвисту было интереснее исследовать именно текстовую составляющую коммуникации. Сейчас мы видим комплексное искусство, охватывающее и текст, и картинку, и аудио. Современный текст не только вербален, он разнообразен, состоит из множества компонентов. Демотиваторы и подобные им вещи постепенно выходят из моды, но им на смену приходит что-то еще. Например, «аткрытки» — картинки с небольшим текстом. Происходит постоянный поиск чего-то нового, в том числе в области совмещения образа и текста.

— Вы проводите параллели, пусть и условные, между историческими событиями и сдвигами в языке: появление «зауми» — с революцией: появление новой интернет-субкультуры, такой как «падонки», – с распадом СССР. В какой степени влияют на язык политические события последних лет, например протестное движение?

— Если мы говорим о протестном движении, то мы можем говорить о необычайной креативной силе языка. Все время придумываются новые фразы и слова. В этой связи можно вспомнить период февральской революции 1917 года: тогда язык тоже реализовал свой творческий потенциал. Я цитировал пример из книги Сергея Осиповича Карцевского — название партии КВД, что расшифровывается как «куда ветер дует». Это очень похоже на то, что сегодня происходит в интернете. Хотя на самом деле такие аббревиатуры не очень свойственны русскому языку. На русский язык во время Первой мировой войны очень сильно повлияло использование телеграфной коммуникации. Появились аббревиатуры, которые навязывались условиями коммуникации. Примерно это же происходит и сегодня, но ограничения нам навязывают Twitter, СМС.

— Компьютеры и всевозможные гаджеты заставляют нас набирать текст, отсюда происходит доминирование письменной речи над устной. Что произойдет со сложившейся письменной культурой, если в будущем всеми этими гаджетами будет удобнее управлять голосом? Что, если устная речь попытается вернуть себе свой формат?

— Еще совсем недавно невозможно было представить, что письменная форма станет для нас такой важной. Ведь, по сути, последние десять лет письменная форма вытесняет устную из многих сфер. Сфера диалога – это сфера устной речи, но сегодня людям удобнее перекинуться СМС, чем разговаривать друг с другом. Поэтому я думаю, что письменную речь уже не так легко вытеснить обратно, мы к ней привыкли. Ведь даже главное устройство для обычного устного общения, телефон, сегодня чаще используется именно для письменного общения. Мир перевернулся с ног на голову. Не думаю, что он встанет обратно на ноги в ближайшее время.

— Вы в своей книге уделяете внимание «интимной публичности». Каждый день мы видим новости о том, что кого-то уволили из-за спорного поста или неприличной фотографии в Facebook. Как вам кажется, как быстро люди научатся разграничивать личное и публичное пространства в интернете?

— Я привел в книге совсем анекдотический пример: гангстеры подробно описывают свои преступления в интернете, почему-то считая, что полицейские их читать не будут. Однако такое происходит регулярно. Тяга к общению, к болтовне сильнее, чем чувство опасности. Человек просто не способен удержаться от того, чтобы не сказать какую-нибудь гадость о своем начальнике. Со временем люди научатся разграничивать личные и публичные пространства, однако болтать они от этого все равно не перестанут.

Полина Рыжова

http://www.gazeta.ru/culture/2013/04/10/a_5250205.shtml